Второй год тянулась империалистическая война. В городе появились новые бумажные деньги — почтовые марки в десять и в двадцать копеек. Город беднел: дома не красились, бульвары не чистились. Трудно стало жить горожанам. Не раз я от своей матери слышал: «Хлеб опять подорожал. Мясные торговцы три шкуры дерут. К молоку не приступишься».

В приюте появилось много новичков. Откуда только ни приводили к нам ребят: из деревень и совсем издалека, из других городов. Приводили их больше чужие люди. Всему виной была война.

В это время и объявился у нас в приюте Левша. Кто и когда его привел, никто из ребят не видел. Прижался новичок в коридоре к стене, съежился, и так смотрит, точно упрашивает: «Не бейте меня, я ничего не сделал». А его не только бить, к нему и подойти боялись. Смотреть на него было страшно. На лице его, на шее блестела, как смазанная маслом, розовая сморщенная кожа. Правая рука, согнутая крючком, совсем не разгибалась. Казалось, что новичок только что выскочил из парового котла или из раскаленной топки.

В первый же день за обедом, когда новичок взял ложку в левую руку, кто-то шутя сказал: «Левша». С тех пор так и пошло: Левша и Левша. Пожалуй, он в приюте забыл свое настоящее имя.

Приютская жизнь для Левши была горькой и безрадостной. Неудачливый был Левша, грязный, неопрятный. Заплатанные штаны — Левше, перекошенную рубаху—Левше, горелую и маленькую порцию хлеба — кому, как не Левше. Все, что плохое, — все Левше. Голодный, он то и дело шнырял около кухни, и стоило только Авдотье отвернуться, как Левша запускал руку в бак с кашей или в котел с горячей картошкой. Но с кухни и другие ребята тянули, что плохо лежит, редкий день выдавался, чтобы чего-нибудь у Авдотьи не стащили. В нашей голодной жизни это было обычным делом.

Но вот как Левша ухитрился мясо из пирогов в Пасху выщипать, этого мы понять, не могли. Пришли мы часа в четыре утра из церкви от заутрени. Всем есть хочется. В коридоре вкусно пахнет. В столовой светлая лампа горит. Длинные столы белыми скатертями накрыты, а на столах вкусные пироги, маленькие куличи, обсыпанные сахаром, приготовлены для нас у каждой кружки с чаем.

И чего это так долго не звонят? Не терпится нам. Дежурная по столовой, Шура Комарова, в белом переднике снует то в кухню, то обратно. Толпимся в коридоре, заглядываем по очереди в столовую, высматриваем каждый свой пирог и кулич. Васька Козел за своей кружкой кулича не увидел и чуть не заплакал, думал, что ему не хватило. Сами мы одеты в серые рубашки, серые штаны, и у всех серые пояса с черной пуговицей на животе.

Ну, наконец, все готово. Сейчас звонок будет. И вдруг Шура Комарова засуетилась, заметалась вокруг столов. Бегает, руками хлопает и айкает:

— Ай-ай-ай, вот попадет-то, вот попадет: все мясо из пирогов выщипано.

И Шура, болтая руками, как крылышками, еще раз обежала кругом всю столовую, выскочила в коридор и, выкатив глаза, помчалась на кухню.

Сбившись в кучу, мы смотрели друг на друга, ничего не понимая.

— Врет она все!

— Понятно, врет!

— Мы же все время тут стояли.

По коридору торопливо шла разодетая начальница. Мы все расступились и дали ей дорогу. За начальницей в столовую проскочила Шура Комарова и, подбежав к столу, стала показывать выщипанные пироги.

— Мария Перфильевна! Вот этот, вот этот, вот, вот...

Начальница остановилась посередине столовой и всплеснула белыми руками. Господи! Сколько я крови здесь потеряла! — И быстро вышла к нам в коридор.

— Неблагодарные вы скоты, я ночами глаз не смыкаю, стараюсь для вас...

— Мария Перфильевна, ей-богу, мы не брали.

— Да как же не брали. Я, что ли, мясо из пирогов съела?

В это время вбежал в коридор Миша Шарыпов.

— Там Левша в спальне что-то жует.

Обиженный каждый за свой пирог, все, как один бросились в спальню.

В дальнем углу, у печки, стоял, уткнувшись лицом к стене, Левша.

В новой рубашке, с жирным пятном во весь живот, стоял он и дрожал от страха. Правая скрюченная рука его жалко подергивалась, будто он чесал бок.

Начальница даже слова вначале не могла вымолвить, только стукнула его изо всех сил по голове.

Левша ты проклятая! Кто после тебя пироги есть будет? — плюнула и ушла.

Все окружили Левшу. Даже маленькие ребята недовольно бурчали:

— Пироги наши запоганил. Левша вонючая.

Звонок помешал, а то бы Левше здорово влетело.

В столовой выщипанные пироги сменили. Только у кружки Левши ни пирога, ни кулича не было, а лежал кусочек черного хлеба.

Наверх