Боялись мы Марии Перфильевны как огня. Мали того, что рука у нес была тяжелая, она еще гадать и колдовать любила. Как только что-нибудь пропадало, Мария Перфильевна сейчас же принималась за свое колдовство — вора отыскивала. Без этого она жить не могла, и нам покоя не давала. То бывало икону заставляла целовать. У вора, говорила она, если он сам не сознается, завтра губы вспухнут. То петуха велит гладить всем по очереди. Перед кем петух закукарекает, тот, значит, вор. Или поставит всех в круг, раскрутит решето, а на решете углем черная полоса проведена. Как решето остановится, тут Мария Перфильевна и смотрит: против кого черная черта, тот вор и есть. Теперь это смешно. А нам тогда было не до смеху.

Как-то зимой сдохла рябая кура. Почему сдохла — кто ее знает. Собрались мы тогда около кухни и смотрим. Мария Перфильевна взяла мертвую куру и давай голосить по ней, как по покойнику.

— Рябушка моя хорошая! — причитает она, гладит куру, вертит ее в руках. А у куры под левым крылом ссадина. Разобрала начальница перья около ссадины, подняла курицу к самому носу, посмотрела... и начала нас всех вместе с Авдотьей ругать на чем свет стоит.

— Разбойники, куру мою убили! А ты не видишь, тебе все равно, что мое добро пропадает! Может, ты своими ручищами куру задавила.

Плачет Авдотья, обидно ей такие слова слышать.

Да что ты, голубушка моя, да разве я животную когда пальцем трону?

Мария Перфильевна и слушать ее не стала: «Неси, деревенщина, черного петуха. А вы, молодчики, постойте, — ядовито-ласково обратилась она к нам, — сейчас я все узнаю».

Засуетилась Авдотья, открыла курятник, достала черное страшилище—петуха — и поставила его на картофельный ларь у кухни. Стоим мы, как запуганное грозой стадо баранов. Шуточное ли дело? Гладить петуха куда страшнее, чем икону целовать. Будь петух не черный, тогда бы еще полбеды, а раз на нем даже крапинки светлой нет, так это не петух, а сам бес петухом прикинулся. Это все и Авдотья знала, и не раз вечерами нам в кухне рассказывала. А что с беса возьмешь, назло закукарекает, вот ты и пропал. Другой бы петух испугался такого скопища, а тот стоит хоть бы что. Весь черный, как смоль, крючковатые лапы, и те черные, только глаза желтыми кольцами обведены, недобрым огнем вспыхивают. Настоящий бес безрогий.

Начальница приглаживает и без того гладкого петуха и нас стращает:

— Не хотите сознаться? Не надо. Сама все узнаю. Куры мои мешают? Жить, что ли, тесно? Под забором вам место, мазурикам, а не в теплом углу. У кого совесть чиста, тому бояться нечего. А кто попадется, пеняй на себя, тот уж у меня карцера не минует. Ну-ка, подходите! — властно добавила она.

Мы шли неохотно, один за другим, медленно переступая. Каждому было страшно: вдруг закукарекает петух.

Мне сразу стало не по себе. Слова начальницы про карцер запали в голову. Я мимо ходить боялся, а тут вдруг... Мурашки пробежали по коже, холодно сделалось. Представилась страшная каменная клеть без окон, без одной щелки, с кирпичными шершавыми стенами.

Подошла моя очередь. Петух уставился на меня желтыми глазищами, насторожился и смотрит бесом. И только я коснулся дрожащей рукой его гладких перьев, петух тряхнул головой, вытянул вперед шею и заорал на весь приют:

— Ку-ка-ре-кууу...

Как в тумане на море иной раз откуда-то издалека доносится гудок заблудившегося парохода, так и до меня смутно донеслись зловещие слова Марии Перфильевны:

— Ах, вот кому мои куры мешают? В карцер, негодяй!

Начальница крепко схватила меня за шиворот и волоком потащила в темный коридор. Я вырывался, болтал ногами и напрасно пытался за что-нибудь ухватиться. Подо мной был деревянный дощатый пол с сотнями заноз, а справа тянулась холодная, скользкая кирпичная стена.

— Твой петух враль! — Это все, что я мог крикнуть обидного. Страх перед карцером сдавил мне горло. Вот скрипнула невидимая дверь, начальница подбросила меня на высокий порог и толкнула в темноту.

— Цыганка! — закричал я и метнулся обратно, но дверь захлопнулась, лязгнула железная тяжелая задвижка. Стук каблуков уходившей начальницы становился все тише и тише и где-то во втором коридоре пропал совсем.

Наверх