Архангельск растёт не по дням, а по часам. До войны здесь было 25 тыс. жителей. Сейчас никакой статистики населения нет и никто точно не знает этого, но передают, что в нём около 230 тыс. человек.

Город усиленно строится. Его рубят, как рубили деревянные города древности. Даровое дерево, дешёвый труд. Срублено, сплавлено, выкатано, построено ссыльными. Их руками обстраивается Архангельск. Так послужила на пользу городу эпоха своеобразной смычки с деревней.

И, несмотря на удивительно быстрый рост домов, здесь гнетущая жилищная нужда. В объявлениях газеты постоянно читаешь:

«100 рублей тому, кто укажет комнату для одинокого жильца», или «Плачу 200 рублей въездных, даже 300 рублей».

Последняя жилищная перепись была в 1918 году. С тех пор о статистике нет никакой речи, и сведения наши ограничиваются общими впечатлениями и показаниями, вернее, жалобами обывателя. В 1926 г. по сведениям упомянутого краеведческого очерка, на человека приходилось в среднем 6,4 метра жилой площади. Эта норма теперь значительно, конечно, понизилась. Дело в том, что деревня валом валит в город, никому стал не интересен крестьянский труд и деревенская жизнь.

Нельзя не остановить внимания на этом любопытном моменте в истории города. Взаимоотношения города и деревни складываются в борьбе за цены на продукты, той и другой стороны. Были моменты не в далеком прошлом, когда победа была на стороне деревни, назначавшей неслыханные цены на картофель, муку, крупу и прочее. Горожанин за бесценок отдавал свои самовары, грамофоны, куски материи, платья и т. д. Но побеждает в конце концов тот, в чьих руках штык и деньги – город сумел нажать на деревню. Но тут совершилось интересное явление – деревня, увидев невыгоду своего положения, двинулась в город, втиснулась, заполонила его. Так в своё время завоёванные Римом германцы заполонили и овладели им. Отсюда рост города, отсюда жилищная нужда.

Не успеют плотники закончить постройку дома, он уже заселён жильцами и клопами, в окнах появляются занавесочки, цветочки герани. Люди с сундуками, с узлами, не опасающиеся спать на полу, жить в грязи, идут и идут в город, отвоёвывают, не задумываясь в средствах, себе место под городским солнцем. До какой меры обострена борьба за жилищную площадь показывает напечатанное в местной газете «Правда Севера» письмо специалиста (№ 153 от 4 июля 1932 г.). Трое научных работников задумали построить себе домик на трудовые денежки. Права научных работников на дополнительную жилплощадь ограждены целым рядом директив, права их на построенный домик как застройщиков тоже неотъемлемы. А домик заняли всё-таки не они, а сотрудник хозчасти Краймилиции Бурханов. И никто не мог его выселить. Горсовет постановляет о немедленном выселении, райсовет распорядился освободить домик от непрошенного жильца. РКИ несколько раз давало ему предписание о том же. Не едет. Народный суд Архангельска вынес решение «выселить т. Бурханова из дома № 82 ? по Петроградскому проспекту». Не едет. Горпрокуратура, Крайпрокуратура, снова Горсовет... Никто ничего не может поделать... Март, апрель, май, июнь, июль – сотрудник Краймилиции продолжает жить в незаконно занятом им доме. Стоит задуматься над этим фактом...

Архангельск – самый тёплый город. Дрова здесь ни по чём. Многие запасают даром плывущий из Вологодских и Сольвычегодских краёв лес. Вся Соломбала отапливается с Двины, вода прибивает лес к берегу: бери и пили. И только ленивый не успеет здесь запасти дров. Они баснословно дешевы на рынке (20 р. сажень). И, тем не менее, жалобы на холодные квартиры обычны. Дома быстро изнашиваются, прогнивают. Чтобы не быть голословным в описании жилища, каким оно выглядит, когда познакомишься с ним ближе, я воспользуюсь свидетельствами самих жителей во время жилищной переписи 1918 г. и газетными статьями самого последнего времени (1932 г.).

Жалобы на холод, сырость, отсутствие элементарных условий, неисправность печей, уборных, может быть, сгущены. Но слишком уже кричат об этом факты. На обратной стороне переписного формуляра квартирант, например, пишет:

«самые ужасные условия для жизни. Всё затоплено водой. Грязь. Крыша худая. Сквозь потолок течёт всё время во время дождя. Печь неисправная – плохой под. Полы дырявые. Двери не открываются – повисли».

Или:

«недостатки самые гнусные: пол из набросанных кое-как гнилых досок, стены гнилые буквально и с наклонностями. Двери сквозные и без притворов. В сени стекает уличная грязь и распутство. Печь сколько ни топи – одна холодность. А когда производился ремонт – этого ни мы, ни соседи, ни даже сама домовладелица не помнит».

Вот ещё:

«ремонта не было лет 10. Обои ободраны и грязные, потолки грязные, полы вытерты, печи плохие и дымят, вьюшки на чердаках отсутствуют, плохо поэтому держат тепло. Двери наружные с улицы обветшали, разваливаются и падают с петель. Двери из сеней в кухню не притворяются плотно и зимой пропускают холод. Углы в двух передних комнатах зимой промерзают, в углах бывает снег и температура опускается до 2°. Клозеты холодные. Кладовой для провизии нет. Масса тараканов разных видов» и т. д.

Частный владелец потерял вкус к домоведению, потерял самую возможность поддерживать дом, так как жилец платит пустяки по ставке. Лучше живут в так называемых Жактах – в жилищных кооперативах, образовавшихся в больших домах. Но попасть в жил. кооператив дело не простое. Легче это удаётся представителям господствующего класса. Но и то не всегда. Вот что пишет пресса о бытовых условиях рабочих:

«В новых бараках крыши протекают».

Это на заводе «Пролетарий» (Правда Севера. – 1932. – №150) на 26 лесобирже в бараке № 8:

«помещение совершенно недостаточное, тесное. Между койками совсем нет прохода. На всю половину барака имеется один приютившийся у дверей маленький столик. Закусывать рабочие вынуждены на койках. Табуретки и скамейки отсутствуют. Также отсутствуют и вешалки. Всю верхнюю одежду можно положить только под матрац. Но хуже всего то, что многие спят по два человека на одной койке и ко всему этому тут же ночуют и девушки»... (Правда Севера. – 1932. – № 146).

«Барак № 8 на Набережной, где живут водники запасной команды и береговые матросы, превращён в ночлежку для беспризорников всего города. Пьянки, драки, кражи и картежная игра, здесь обычное явление ночи; на утро подсчёты добычи и снова опохмеление» (Правда Севера. – 1932. – № 152).

На Пяндской запани «в общежитиях рабочих с потолка сыплется песок, а хозяйственники, несмотря на жалобы рабочих, не хотят оклеить потолок газетами»... (Правда Севера. – 1932. – № 155).

На заводе имени Молотова в бараках №№ 32 и 33:

«Во всех комнатах зимой страшный холод. Зимой всегда мёрзнет вода, потолки не штукатурены, на них щели и дыры, из которых сыплется опилок и всякий мусор. Стекол в рамах нет, комнаты вообще не проветриваются, электрических лампочек нет; в обоих бараках нет уборных, и рабочие вынуждены бегать за 200 метров. Всю зиму дров не подвозили, и жильцы вынуждены таскать их сами, а отсюда развито воровство и драки. В одной половине барака № 32 есть водопровод, но вторая половина жильцов этого барака им не пользуется. Им запрещают пользоваться водопроводом, и они берут грязную воду в реке. В комнате № 16 – маленькой по кубатуре – втиснуты четыре семьи и живут как сельди в бочке, запах в комнате ужасный, потому что за неимением кладовки, продукты хранятся под койками. Во время дождя заливает весь пол и всё имущество, детишки с плачем спасаются только под столом. Печки не исправны, и работницы не знают, как и где приготовить обед. Комната № 9 в 33 бараке занята молодыми ребятами-одиночками. У них никто не прибирает, печки топят сами, поспешив на работу, заливают дрова, отчего получается дым во всём доме и угроза пожара» (Правда Севера. – 1932 – № 159).

Ещё:

«Жилплощадью рабочие (шпалорезного завода № 3) не обеспечены, обещанные дома ещё когда-то достроятся, а сезонники живут скученно, спят на полу без матрацев, в комнатах без окон, где валяются стружки, солома, песок и проч. Баней рабочие не обеспечены, постельного белья и в глаза не видели, а потому целыми ночами рабочие вместо сна охотятся за паразитами» (Правда Севера – 1932 – № 152).

Хватит! Но всё же картина не полна, если не остановиться вниманием на паразите, заевшем город.

В Архангельске нет такого дома, где не водились бы клопы. Даже в нежилых домах – в учреждениях они живут и благоденствуют. В слесарной мастерской, в пилоставной, в конюшне, в заводском буфете стены заражены клопами; в заводском комитете, ЗРК, в кладовой, даже в уборной можно обнаружить без особого труда это насекомое; в Крайплане, в Крайисполкоме, в трамвае – всюду эти бесплатные жильцы, не поддающиеся никакому учёту, никакой статистике.

В самой лучшей гостинице города, в номерах, за которые платят по 20 руб. в день, каждую ночь жильцы принуждены устраивать культпоходы на клопов.

«Пусть кто-нибудь из любопытства заявится на Кегостров и осмелится переночевать в бараках № 16, 33, 37 и 34 и в любом другом, – пишет корреспондент «Правды Севера» (1932. – № 189), – я в полной уверенности, что через два часа этот смельчак будет вытеснен клопами предварительно в коридор, а затем будет спасаться бегством и, безусловно, без всяких успехов – пока не покинет остров, его будут всюду преследовать клопы»...

Здесь водятся два вида домашних клопов, мирно уживающиеся; необычно плодовитое, живучее насекомое это может прожить очень долгое время без питания, высохнуть в листочек, как тень. Но, отведав крови, оживает, пьянеет, теряет всякую осторожность, наглеет.

«В светлые белые ночи и при луне, – рассказывал мне один энтомолог, – можно наблюдать игры маленьких клопов – как дети они кружатся, бегают друг за другом...»

Совершенно серьёзно передают наблюдатели, как в солнечные дни клопы стадами, целыми армиями разгуливают или переселяются из дома в дом по деревянным тротуарам и мостовым.

На рынке появляются время от времени различные порошки и жидкости, якобы уничтожающие клопов, печатаются объявления о конкурсе на лучшее против них средство, рекомендуют употреблять нюхательную махорку, ошпаривать их кипятком и т. д. Но всё это делается кустарно. Клоп продолжает владычествовать и грызть. В общежитиях он положительно заел рабочих. Как-то один сотрудник газеты некто Ал. Яхлаков написал хлесткий фельетон «Клоп» (Правда Севера. – 1932. – № 171) и им открыл на страницах газеты широкую дискуссию о клопе. Серия статей:

«Электричество на борьбу с клопами! Предложение рабочего-изобретателя Сидорова». «Как избавиться от клопов. Предложение ветработника Ашамалова». «Даже нет кипятка против паразитов». «Уничтожить вредителей рабочего быта». «О том, как клопы съели ячейку Осоавиахима». «После дезинфекции снова клопы». «Клоп углубляет прорыв на Цигломенских заводах». «Клопы съедают рабочий отдых» и т. д. и т. д. Призывается на борьбу с клопом весь комсомол, мобилизуется Осоавиахим.

И всё же большая часть 230-тысячного населения города продолжают нести на своих хребтах эту тяжесть некультурности и будут нести это стихийное бедствие, пока население бараков не будет более культурно, пока будет держаться мнение на русском севере, что клопа, вроде как бы голубя в иных местах, бить нельзя. Совершенно серьезно уверяла одного моего знакомого старушка-хозяйка за то, что тот раздавил клопа:

«Теперь, – говорила она, – заедят за него клопы всех нас»...

Эту мысль мне высказывали здесь не раз. Не удивительно, что у некоторых опускаются руки в борьбе с клопами. Они отодвигают лишь кровать от стены да ставят ножки кровати в консервные банки с водой. Уверяют однако, что клоп прыгает тогда на спящего с потолка.

Хватит!... Нет не совсем.

Архангельск заела вошь. В трамвае видишь, как ползают вши по дядькам и по их кожаным пиджакам и по шапкам. В столовой по рукаву соседа мирно похаживают они, закрываешь глаза, чтобы проглотить кусок. В бане в шкафах для одежд... Это население общежитий и бараков расползается, несёт с собой зуд и тифы.

Никто ещё не набрался смелости объявить борьбу с этим бедствием. Оно связано с другим социальным бедствием неразрывными узами, но об этом потом...

Комментарии  
Жестокая правдивость того времени.
Мне довелось прожить в бараке № 33 на Кегострове.
Я знаю , что это такое.

Наверх