С раннего утра город чем-то встревожен. На улицах беспокойное, суетливое движение автомобилей, извозчичьих пролеток и трамвайных вагонов. Оно не совсем обычно, и пасмурный, серенький день еще больше подчеркивает это беспокойство. Жидкая грязь плохо мощеных улиц фонтанами вырывается из-под колес, бросая тысячи брызг на дырявые деревянные тротуары с вечно спешащими куда-то прохожими.

Обыватели притихли и насторожились. В глазах испуганно-недоумевающая тревога. Одна какая-то назойливая мысль. Ни смеха, ни громких разговоров. С опаской озираются по сторонам, говорят вполголоса. Рукопожатия кажутся излишними. Вздрагивают при каждом окрике извозчика, при каждом гудке» автомобиля. К чему-то прислушиваются, чего-то ждут.

Центр города. Пристань. Несколько больших двухэтажных пассажирских пароходов. Беспомощно свернулись намокшие флаги. Автомобили, грузовые извозчики. Ящики, тюки, домашний скарб. Сзади открытого изящного ландо 1 нелепо торчит кочерга, мычит привязанная корова. Цепью рассыпались красноармейцы. Проверяют пропуски. На набережной, по сторонам спуска на пристань, обычная толпа зевак. Промокли, дрожат, но и не расходятся. Осторожные, плоские шутки по адресу уезжающих.

Местами прорываются ругательства и проклятия. Прорвутся, сконфуженно смолкнут, и снова пытливый взгляд по сторонам.

Город эвакуируется. Мещано-обывательская, служило-чиновная слякоть ждет „варягов". Смутно вырисовываются перед ней контуры нового кумира. Осторожные разговоры о белом хлебе, о „порядке", который принесут с собой „варяги".

Полдень. Ползет по городу слух, что эскадра „варягов" на взморье, в 60 верстах от Архангельска. Тайное злорадство становится явным.

Одиннадцать часов вечера. Свинцовые сумерки белой ночи. От пристани один за другим, молча, без обычных свистков, отваливают пять пассажирских пароходов с советскими учреждениями. Быстро и плавно, как белые сказочные тени, они идут мимо притаившегося города в верх по Двине. Извиваясь причудливыми змейками в волнующейся поверхности реки, отражаются белые, синие и зеленые огоньки. Тихо, мертво. Только громкое, характерное хлопанье пароходных колес, взрывающих пенящиеся водяные копны, нарушает насторожившуюся тишину ночи.

Последний раз мелькнули вдали огоньки и скрылись за капризным поворотом реки.

Спустилась безмолвная ночь. Жизнь притихла, насторожилась. Улицы вымерли. Город на осадном положении.