О бывшем заслуженном преподавателе, исполнявшем обязанности инспектора Архангельской Губернской Гимназии.

Читаны на торжественном акте в Архангельской Губернской Гимназии 17 Августа 1890 года.

Статский Советник ГЕРАРД ИОСИФОВИЧ МИНЕЙКО, заслуженный преподаватель и исполняющий обязанности инспектора Архангельской Губернской Гимназии, Почетный член и Товарищ Председателя Архангельского Губернского Статистического Комитета и Почетный же член Общества Архангельских врачей.

Родился 23 Октября 1832 г., скончался 19 Августа 1889 г.

Речи в память Г. И. Минейко, произнесенные на торжественном акте в Архангельской Губернской Гимназии 17 Августа 1890 года преподавателями оной: И. С. Родзевичем, как бывшим товарищем и сослуживцем покойного, и А. П. Ерюхиным, как бывшим учеником его.

1. Речь И. С. Родзевича.

Дамы и Господа! На торжественном акте в учебном заведении, кроме сообщения присутствующим отчёта о всем происходившем в истекшем учебном году и достигнутых результатах деятельности членов заведения, уделяется обыкновенно несколько времени на беседу, имеющую своим предметом какой-нибудь общеинтересный вопрос или чисто научного, или педагогического содержания; так бывало прежде и в нашей гимназии. Но ещё на прошлогоднем в ней торжественном акте, вместо подобной беседы, обращаемо было внимание присутствующих на тяжёлые потери, понесённые гимназией: одну в лице надзиратели за учениками В. В. Михайлова (ум. в 1888 г.) и другую в лице преподавателя А. Ф. Степанова (ум. в нач. 1889 г.). и  в  то же самое время неумолимая смерть намечала уже новую себе жертву, готовясь нанести нам новый жестокий удар, внезапным похищением, лучшего и достойнейшего нашего деятеля,— через день после этого не стало Герарда Иосифовича Минейко! 

Личность эта своею многостороннею п плодотворною для здешнего края деятельностью в течение 33-х лет стяжала громкую известность и всеобщее особенное уважение. Торжественные похороны, вылившиеся, можно сказать, из глубины души надгробные слова и слезы, речи, сказанные в учреждениях, где покойный состоял членом, и газетные отзывы достаточно высказали - насколько глубоко почувствовало здешнее общество постигшую его, в лице почившего, утрату. На сегодняшнем торжественном, акте гимназия наша сочла своим долгом почтить память своего незабвенного полезнейшего члена и предложила мне, как другу и товарищу юных и последних лет покойного, а г. Ерюхину, как бывшему его ученику, составить и прочесть на акте свои о нем воспоминания. С полной готовностью я принял это предложение, надеясь, что и некоторые даже подробности, касающиеся жизни, посвященной почти всецело общественной пользе, не обременят Вашего, Милостивые Государи, благосклонного внимания.

Герард Иосифович Минейко происходил из древнего чисто-литовского дворянского рода Ковенской губернии (бывшего княжества Жмудь), родился в Вильне 28 Октября 1882 года и воспитывался сначала дома, а потом в Виленской гимназии, славившейся в то время составом своих преподавателей, между которыми были и почтенные магистры б. Виленскаго университета и даровитые молодые люди, вышедшие первыми по успехам из б. Главного Педагогического Института. Гимназический курс учения Г. И. кончил в 1851 году с правом на чин XIV класса при вступлении в гражданскую службу: награда эта давалась оказавшим лишь отличные успехи в русском языке и русской словесности. В том же году он был назначен стипендиатом Виленского Учебного Округа в Императорский Московский университет; я был тоже назначен тогда таким-же стипендиатом туда же, и мы вместе отправились в Москву. С этого времени начинается мое близкое с покойным знакомство: в гимназии я с ним был мало знаком, в Москве же пришлось нам четыре года жить вместе в одном и том же казенном помещении, а в начале даже в одной и той же комнате. Вскоре он сделался мне близким как родной, и мы были с ним почти неразлучны до выхода из университета.

Возраст, в котором обыкновенно поступают в университет, или в другое высшее учебное заведение молодые люди, таков, что они весьма легко, при господствующих в большинстве случаев условиях, могут подвергаться влиянию или одиночных более сильных личностей, или же, что еще легче-целой среды, в которую попадают; редкое, напротив, явление представляет факт обратного действия, где бы новое молодое лицо, попавшее в известную среду, могло, хотя и отчасти, повлиять на нее и изменить ее направление к лучшему: таким то редким в этом отношении лицом оказался 18-ти летний Герард Иосифович. В то время вообще в умах учащейся молодежи, в особенности университетской, бродили философские теории немецких мыслителей (Кант, Гегель, Шеллинг н др.) и грезились еще идеи французских коммунистов (Сен-Симон, Фурье, Люи Блан и др.); в Москве же многие студенты, первых в особенности курсов и по преимуществу уроженцы Западных губерний, но признавая истин христианской веры, проповедовали материалистические доктрины, ревностно стараясь распространять их среди вновь прибывающих в университет юношей. Многие из новичков, не твёрдые в вере и мало еще развитые, поддавались пагубному влиянию, говорю пагубному—потому, что, отрёкшись от прежних религиозных верований и но будучи еще в состоянии выработать какие-нибудь новые правила (принципы) жизни, молодой человек делался готовым на все дурное. В этакой-то среде мы и очутились вместе с покойным Г. И. Одаренный от природы далеко не дюжинными способностями и получив дома основательное религиозно-нравственное воспитание, Г. И. ещё в гимназии резко выделялся от сверстников-товарищей своей солидностью и развитостью.

Он много читал и был знаком как с известными апологистами христианства, так и с сущностью вышесказанных теорий; не трудно поэтому ему было показать, с одной стороны, молодым пропагандистам неосновательность их толкований христианских догм, с другой стороны - обнаружить ненадлежащее понимание многими из них проповедуемых ими же учений. Со свойственной ему деликатностью, не задевая чужого самолюбия, Г. И. спокойно и убедительно доказывал им, что прежде чем рассуждать о важнейших вопросах жизни, необходимо предварительно развить себя умственно до известной степени, обогатившись необходимыми сведениями, к чему так много средств доставляет университет. Слова его не остались без желанных последствий: многие из окружающих нас молодых людей избавились от гибельного влияния и направились на указанный надлежащий путь. Таким образом покойный на первых же порах заслужил среди близких ему сотоварищей высокое уважение и доверие, что со временем распространялось и усугублялось, и, пользуясь этим, он своими советами и наставлениями оказал обращавшимся к нему много благотворного влияния еще в течении своей университетской жизни.

Поступив на юридический факультет, Г. И. занимался избранными им предметами учения с особенным усердием, любовью и успехом, свободное же от этих занятий время посвящал современной отечественной и иностранной литературе, весьма общеполезным беседам с товарищами, а также и искусству, посещая не редко театральную сцену, на которой в то время дебютировали знаменитые местные и иностранные артисты. Университетский курс окончил он со степенью кандидата и отправился в Вильно в уверенности (по примеру наших предшественников стипендиатов) получить место учителя в Виленском Учебном Округе. Но в конце царствования Государя Императора Николая Павловича, во время нашего пребывания в университете, последовало Высочайшее повеление не определять никого из уроженцев Западных губерний, кроме только исповедующих православную веру, на службу в означенные губернии прежде выслуги 10-ти лет в Великороссийских губерниях; поэтому, по прибытии нашем в Вильно, нам было объявлено, что мы ни в Виленском, ни в Киевском Учебных Округах штатного места получить не можем, а должны ждать назначения в какой-нибудь другой Учебный Округ. С воцарением Государя Императора Александра Николаевича возникла надежда, что оказанное Правительственное распоряжение будет отменено и, в этом ожидании, Г. И. занял по найму должность учителя истории и географии в Индском уездном училище. Здесь оканчиваются мои юношеские воспоминания о покойном; о дальнейшей его жизни я знаю отчасти со слов его самого, отчасти по тринадцатилетнему совместному с ним служению в Архангельске. На основании этого, не вдаваясь в оценку заслуг, оказанных им здешнему краю, — что было бы несвоевременно и что не входит в сферу моих воспоминаний, — я ограничусь выражением одних лишь фактов и указанием на очень хорошо знакомые мне его качества вообще, и достоинства.

После почти годового пребывания в Лиде, Г.И. назначен был (31 Мая 1856 г.) Старшим учителем Российского Законоведения в Архангельскую гимназию, куда и отправился с намерением переместиться при первом удобном случае поближе к родине. Замечательно, что в течение первых же лет своего служения покойный уже успел обратить на себя особенное внимание начальства, что видно, во-первых, из полученной им в 1860-м году Высочайшей награды и, во-вторых, из ответа на поданное им прошение о перемещении его в Могилевскую гимназию. Отказав в удовлетворении просьбы за неимением вакансии, тогдашний Попечитель С.-Петербургского Учебного Округа, а ныне Господин Министр Народного Просвещения, Его Сиятельство, Граф Иван Давидович Делянов прибавил: „Впрочем, я непременно постараюсь исполнить желание сего достойного во всех отношениях преподавателя при первой к тому возможности, хотя оставление им Архангельской гимназии будет скорбною для нея утратою". Это было в 1861 году. В следующем же году он был перемещен на должность Старшего учителя истории и той же гимназии, с удержанием за ним и преподавания Законоведения. После женитьбы в том же году, мысль о перемещении была им окончательно покинута, и он навсегда остался в Архангельске. Вскоре после этого началась его неутомимая деятельность на разных поприщах архангельской общественной жизни.

19 Ноября 1864 года, в собрании членов Архангельского Статистического Комитета, покойный избран был Товарищем Председателя и оставался в этой должности в течении почти 25 лет. Господин Директор гимназии в одном из своих о нем представлений Господину Попечителю С.-Петербургского Учебного Округа говорит: „Г. Минейко пользуется всеобщим уважением как начальственных, так и лиц принадлежащих к образованному классу; общее это уважение и признание его достоинства выразилось в том, что он уже на третье трехлетие избран Товарищем Председателя Статистического Комитета и вторично на три года избран в гласные Думы, между которыми он считается главным поборником общественных интересов". Г. И., как уже сказано, оставался Товарищем Председателя Статистического Комитета до самой своей кончины, а гласным Думы, но выборам состоял 12 лет (1871—1883). В 1872 году, по единогласному избранию членов Архангельского Статистического Комитета, Г. И. был командирован депутатом на VIII сессию международного Статистического Конгресса в С.-Петербурге. Особенные труды покойного по Статистическому Комитету оценены были Начальником губернии и, по его представлению, удостоены в 1876 году Высочайшей награды; 19-го же Ноября 1884 года, за 20-ти летние труды его по исследованию и описанию Архангельской губернии, общее собрание Статистического Комитета, в день 20-й годовщины избрания его первый раз Товарищем Председателя, поднесло ему адрес и кубок и единогласно избрало его в почетные спои члены. 80 Ноября того же года почтило его таким же избранием и Общество Архангельских врачей.

В общем собрании Архангельского Статистического Комитета, состоявшемся 22 Ноября истекшего года, Его Сиятельство, Господин Начальник края, так изволил выразиться об общественной деятельности покойного: „Ни одно правительственное мероприятие, клонившееся к поднятию и развитию экономического положения Архангельской губернии, никогда не обходилось без самого горячего участия Г. И. и во всех местных совещаниях и комиссиях Г. И. постоянно являлся во всеоружии знания местных условий и научных данных и, благодаря его участию, многие вопросы разрешились на пользу Северного края. В том же собрании, по предложению одного из его членов, постановлено для увековечения памяти покойного Г. И., оказавшего великие заслуги здешнему краю, учредить при местной мужской гимназии стипендию его имени, которая давала бы возможность одному из уроженцев города Архангельска пользоваться бесплатным обучением и, если позволять средства, то и некоторыми ученическими пособиями. Для этой цели постановлено отчислить из сверхштатных сумм 400 руб. и открыть подписку среди членов Статистического Комитета. Эта сумма теперь почти удвоилась - подписка продолжается.

Таким образом, параллельно педагогическим занятиям покойного, шла и его деятельность общественная с полным успехом и пользой. Это было прямым следствием его высокой добросовестности, с которою он относился к исполнению принятых на себя обязанностей: не взвешивая свой труд, не щадя себя, он с твердой настойчивостью стремился к достижению желанных результатов.

Об отношениях его к учащимся, как воспитателя и учителя, весьма обстоятельно изложено в воспоминаниях о нем А. П. Ерюхина, которые будут сейчас, предложены Вашему, Милостивые Господа, благосклонному вниманию, поэтому я ограничиваюсь общей лишь характеристикой. Мягкого от природы нрава, с высокогуманным направлением, Г. И. относился к учащимся кротко и возможно снисходительно, но был строг в своих требованиях, направленных конечно к их пользе. О педагогическом значении преподавания им истории можно сказать, что едва ли он мог не быть достойным учителем, будучи одним из достойнейших учеников таких незабвенных личностей, как Грановский, Кудрявцев и Соловьев. На сколько вообще учащиеся у Г. И. любили его и уважали, можно судить из выразившегося в скорби и слезах сочувствия множества присутствующих учащихся следующим словам, сказанным над его гробом одном из учеников выпускного класса: „Добрый учитель! — говорил он дрожащим от волнения голосом, — мы Вас не забудем, — нам дороги воспоминания о Вас, учителе строгом к проступкам и снисходительном к ошибкам, всегда с глубоким сочувствием относившемся к нашим нуждам и бескорыстно, как отец, радовавшемся нашим радостям. И никто, никто не дивится, если из глаз гимназистов льются слезы, — всякий знает, какого не стало у нас учителя!!"

Приняв на себя (в 1876 г.), по представлению ближайшего начальства, с Высочайшего разрешения, исправление обязанностей Инспектора, и, сделавшись таким образом помощником начальника гимназии, Г. И. остался для учеников таким же как был и воспитателем, и учителем, с большим только предоставленным ему кругом действий. Нисколько не изменил он и прежних товарищеских отношении к своим сослуживцам. Это вытекало из его высокой гуманности, утонченной деликатности и врожденной скромности.

Покойный Г. И. заболел внезапно 17-го Августа минувшего года и, после 30-ти часовых страданий, скончался в 2 часа утра 19 Августа. Я был при нем неотлучно и был свидетелем его последних минут, в которые вызываемые его страданиями стоны переплетались с обращениями к Всевышнему. Эти предсмертные страдания и молитвы должны были искупить те недостатки, которые свойственны всякому смертному, и чистая душа его улетела в лучший мир! Вечный же тебе покой, неоцененный мой друг и товарищ! Будь счастлив там, созерцая вполне в лице Божием так любимую тобою истину и сознавая, что твоя жизнь на земле прошла не бесследно: здесь остались воплощенные тобою в жизнь твои возвышенные принципы, остались твои задушевные мысли, идеи в сердцах тех, кому ты их сообщал, и они будут хранимы ими как твой святой завет!

Все ритуальные услуги https://ooo-dolg.ru/.

II. Речь А. Д. Ерюхина.

Милостивые Господа! Всякий раз, как неумолимая смерть вырывает из среды нашей человека близкого и дорогого, то такая тяжелая утрата первоначально поражает обыкновенно наше сердце: чувствуешь, как будто что-то отрывается от сердца.... Не хочется верить в тяжелую потерю; ждешь, что вот-вот дорогой покойник проявить признаки жизни - но нет: смерть сковала все члены и наложила на лицо свой мертвенный отпечаток....

Как бы ни были велики заслуги покойного в области науки, просвещения и пр., не в этом, однако отношении обыкновению чувствуется первоначально утрата: мы чувствуем, что среди нас не стало дорогого нам человека, а не учёного. При этом, чем тяжелее утрата, тем сильнее страдает наше сердце; ум же как бы парализуется. Вот почему после смерти такого человека трудно обыкновенно бывает тотчас же дать полную и всестороннюю оценку его деятельности как человека науки, как общественного или государственного деятеля. Вот почему надгробные речи почти всегда так проникнуты чувством, лиризмом.

Но вслед за тем, иногда спустя даже очень короткий промежуток времени, понесенная утрата начинает ощущаться более реально, а вместе с тем наступает время и для более верной и всесторонней оценки той потери, какую понесли в лице умершего все, заинтересованные в его деятельности. При том, чем лучше заявил себя умерший в той области, куда обращена была его деятельность, тем потеря его с течением времени обыкновенно делается заметнее, и, стало быть, тем полнее и вернее делается оценка этой деятельности. Время, которое обыкновенно многое погружает в забвение, в этом случае не проявляет своего нивелирующего действия - в особенности в памяти тех, кого близко касалась деятельность покойника. Так, доблестный учитель никогда не умрет в памяти его учеников. Даже более: с течением времени его образ все более и более окружается ореолом; слабости и недостатки его забываются, и в памяти благодарных учеников он, как живой, стоит во всей своей нравственной чистоте. Таким доблестным учителем для меня (да, полагаю, и для всех, кто имел счастье учиться под его руководством) был покойный Герард Иосифович Минейко. О нем-то я и хочу вспомнить сегодня, хочу предложить Вашему благосклонному вниманию мои воспоминания о нем, как моем учителе с 1873 по 1880 год. Я далек от мысли пускаться в критическую оценку деятельности покойного и как педагога и как и об. Инспектора. Нет, я постараюсь вкратце передать вам все то, что запечатлелось в моей памяти о дорогом наставнике, и нарисовать ого образ в том виде, как он живет во мне самом.

Впервые я узнал Герарда Иосифовича в Августе 1872 года, когда я явился держать вступительный экзамен: Герард Иосифович был в числе экзаменаторов. Я еще не знал, кто он, но при первом же взгляде на него проникся к нему как бы инстинктивно полнейшим уважением. Таким образом первое же моё впечатление было в его пользу.

В первом классе мне не пришлось встретиться с Герардом Иосифовичем как преподавателем. Товарищи - ученики старших классов говаривали про него, что он строгонек.... Но вот минул год, я перешел во II класс и получил возможность лично убедиться, действительно ли строги Герард Иосифович. Он начал учить нас географии. Первые уроки во втором классе были посвящены черчению сетки, а затем нанесению на нее карты Азии. Все это сначала с величайшею тщательностью проделывал сам Герард Иосифович на классной доске. Не мало потрачено нами на это труда, а чертеж на первых порах часто выходил почти никуда негодный. Некоторым ученикам он особенно не удавался. Возьмет Герард Иосифович такой неудачный чертеж, посмотрит - посмотрит, покачает головой и, добродушно улыбаясь, возвратит ученику с указанием, где и как нужно исправить. Но так добродушно относился он только к тем ученикам, которые, хоть и не достигали особенно больших успехов, но прилагали со своей стороны всяческое старание, чтобы исполнит работу как можно лучше и добросовестнее. Не так он относился к лентяям, особенно к тем из них, которые были не лишены способностей: по отношению к ним он был действительно строгонек. При этом покойный Герард Иосифович всегда применялся к способностям учеников, всегда принимал во внимание, насколько задача выполнима для учеников, и никогда не задавал непосильной работы, заранее объяснив урок в классе. Поэтому, задавая посильное, он всегда был в праве требовать его исполнения, и, кто не исполнял, тот, очевидно, обнаруживал леность и не заслуживал снисхождения. Поблажек лентяям покойный не делал, а потому эти последние и считали его строгим. Таким образом, Герард Иосифович был строг в самом лучшем значении этого слова, т. е. законно требовал исполнения заданного. К заболевшим ученикам он всегда относился снисходительно и предоставлял им возможность сравняться в знаниях с товарищами.

Всегда с полнейшею старательностью объясняя урок, Герард Иосифович старался па первых же порах приохотить учеников к занятиям, заинтересовать их проходимым предметом, возбудить в них любознательность и соревнование, применяясь при этом, конечно, к способностям, характеру и возрасту учеников. При ответах он уже от учеников младших классов требовал возможной точности выражений, ясности мысли и полного понимания отвечающим урока, никогда не выносил так называемой зубристики, т. е. механического заучивания без понимания смысла. Как только ученик начинал отвечать по-книжному, покойный тотчас же останавливал его и требовал объяснения смысла, а это требование нередко ставило ученика в тупик и вполне доказывало всю несостоятельность такой подготовки. Отказов от уроков почти не было, но в редких случаях покойный относился к ним довольно снисходительно, всегда обращая большое внимание на домашнюю обстановку, разные случайности и пр. Если оказывалось иногда, что значительная часть класса не понимала урока, он всегда с полной готовностью вновь объяснял непонятое и тут-же в классе заставлял лучших учеников повторять свое объяснение.

Преподавая географию как во втором, так и в следующих классах, покойный всегда старался развить самодеятельность учеников и тем больший интерес к предмету. Так напр., когда ученики были знакомы с местоположением и поверхностью какой-либо страны, он предлагал вопросы о климате, растительности, промышленности населения и его характере, поскольку это находится в зависимости от условий местоположения, устройства поверхности и почвы. Этим давалась пища уму ребенка и возможность проявить наблюдательность и умственное развитие. Этим же вводилась строгая связь среди огромного числа голых, ничего самих по себе по говорящих имен, подавляющих своею бессистемною массою память ребенка. Чем выше был класс, тем более строгие требования предъявлял покойный при передаче урока, тем большей требовал осмысленности ответа. Не терпя голой, наизусть заученной номенклатуры, Герард Иосифович при изучении географии требовал твёрдого знания карты, требовал, чтобы каждое название местности в памяти ученика было тесно связано с занимаемым этой местностью пространством на карте. Такое требование, помимо внесения большого интереса в предмет, имеет весьма важное значение и в педагогическом отношении, предоставляя ученику возможность гораздо легче ориентироваться в области географических названий и легче запомнить их, потому что, в таком случае, орган зрения получает двойное восприятие—в книге и на карте. С другой стороны, знание положения того или другого пункта на карте дает возможность уже a priori определить его климатическое, промышленное или иное значение.

Всем известно, какое громадное значение имеет при приобретении, сохранении и воспроизведении наших знании ассоциация идей. Здесь, в области географии, это значение проявляется особенно рельефно. Так, часто стоит припомнить название города, это вызывает в памяти название реки, на которой он стоить, это последнее, в свою очередь, название орошаемой низменности и т. д. Вообще, самая строгая систематичность была положена в основу преподавания покойным Герардом Иосифовичем: все географические данные были приведены в систему и последовательность. Черчение карт поставлено было в непременную обязанность всех учеников; особенно строго наблюдалось это в четвертом классе, где проходится курс географии России. Благодаря такому способу преподавании, ученики при переходе в пятый класс, когда приходится сдавать экзамен по всем отделам географии, помимо знания географической номенклатуры и уменья указать то или другое место на карте, в большинстве случаев могли осмысленно объяснить зависимость одного факта от другого, так, климата от положения и устройства поверхности и пр.

Строго добиваясь полнейшей самостоятельности в исполнении заданного урока, Герард Иосифович в младших классах обыкновенно для ответов вызывал учеников к карте, чтобы лучше убедиться в добросовестности подготовки и в умении справляться с картой. Вызывался обыкновенно сразу не один ученик, а два или три, при чем, если один из них не мог ответить на данный вопрос, то тот же вопрос предлагался второму и третьему. Таким образом опрашивание урока шло быстрее, что имеет большое значение в младших классах, где много учеников. Что касается оценки знаний учеников, то ее нельзя было назвать щедрою, скорее она была скуповата, но за то безусловно справедлива: я не запомню случая, чтобы хоть раз кто-нибудь обвинил покойного в несправедливости. Но если в продолжении учебного года покойный был скуповат на баллы, за то на экзамене всегда ценил ответы значительно щедрее: если в течении года получить пять баллов было большой редкостью, за то на экзамене ученики добросовестные нередко получали пятерки.

И так, вступая в пятый класс, ученики обладали обыкновенно достаточными географическими знаниями и, что особенно важно, достаточным уменьем среди них разобраться. Кроме того, до последнего преобразования программ гимназии было отведено еще по одному часу в VII и VIII классе для повторения географии. На этих уроках повторялось все то, что было пройдено в четырех младших классах, и еще раз проверялось, могут ли ученики свободно ориентироваться среди географических данных. Но этим дело не ограничивалось. Герард Иосифович, как сам страстный статистик и человек, глубоко веровавший в великое значение статистических данных для объяснения многих социальных, экономических и других явлений, старался и нам, ученикам, передать эту же любовь к статистике. Он в длинном ряде чтений знакомил нас с данными сравнительной статистики, с особым интересом останавливаясь на вопросе о движении населения России, его росте, распространении в зависимости от физических, экономических и исторических причин, о распределении его по полам, возрастам, сословиям, занятиям и промыслам и проч. Эти чтения свои, напоминавшие по серьезной и строго-научной постановке хорошие университетские лекции, покойный Герард Иосифович вел с таким уменьем, столько вносил в них жизни и интереса, что мёртвые цифры как будто начинали говорить... В его речах слышалась и чувствовалась такая убежденность в несомненности и громадном значении статистических выводов, что слушатели всецело поддавались этому обаянию, увлекались, верили и убеждались... А какая чистая, бескорыстная любовь к науке звучала в его словах, и эта любовь постепенно запечатлевалась в сердцах его учеников. Вот величайшая задача и заслуга для педагога—развить в своих учениках самые искренние и бескорыстные стремления к науке, к знанию, воспитать не только ум, по и сердце, и волю, указать идеалы и дать воле такой толчок, который непременно понуждал бы стремиться к осуществлению идеала. Такие-то высшие идеалы жизни и указывал нам покойный Герард Иосифович и такое направление давал нашей воле.

Перехожу теперь к истории. История, по свойству своего материала, имеет еще гораздо большее воспитательное и образовательное значение. И нужно отдать полную справедливость, Герард Иосифович с большим уменьем пользовался ею в образовательных и воспитательных целях. При этом, как и при изучении географии, дело велось ровно, постепенно, без скачков: по мере того, как накоплялся фактический материал, он постепенно сгруппировывался в систему; между отдельными и разнообразными фактами устанавливалась строгая логическая связь и последовательность; отдельные, ничего, по-видимому, не имеющие общего между собою факты, при новом, часто оригинальном, освещении, получали свой смысл, свое значение. Правда, в младших классах главное внимание обращалось на фактическую сторону истории, но и тут при всяком удобном случае представлялась пища для ума, как, напр., в параллельных характеристиках, в сопоставлении главнейших исторических событий и т. д. При этом всегда подчеркивались наиболее симпатичные черты характера того или другого парода, выдающиеся нравственные характеры. Знакомя с биографией какого-либо замечательного деятеля, покойный всегда тщательно старался обрисовать великий нравственный образ, вызвать в учениках не только удивление, но благоговение перед такою мощной нравственной силой, поставить в образец, сделать идеалом.

В старших классах фактическая сторона истории отступала уже на второй план: здесь уже недостаточно было знания фактов, здесь на первый план выступало уменье объяснить и сопоставить эти факты. Фактические данные служили теперь главным образом материалом, сопоставляя и разбирая который преподаватель приучал учеников собственными силами добиваться понимания исторических событий, их значения и смысла, их строгой зависимости от предыдущего и непременного влияния на будущее. Он всегда проводил ту мысль, что какой-либо исторический факт не есть явление совершенно обособленное, единичное, но представляет собою одно из звеньев целой цепи исторических фактов, находится в непременной зависимости причины и следствия по отношению к другим фактам, т. е., как с одной стороны является следствием предыдущего порядка вещей, так с другой стороны является, одною из причин последующего. Таким образом, по словам покойного, история человеческого рода представляет в своем развитии, можно сказать, целую систему, не лишенную, правда, некоторых неровностей и скачков, так как, подобию жизни отдельного индивидуума, и в жизни целых народностей бывают так называемые периоды прогресса, застоя и реакции, но эти периоды так ничтожны сравнительно со всею продолжительностью истории, что могут быть оставлены без внимания, как не порешающие исторической стройности и законности. Трудно, конечно, отдельные исторические факты подвести под особые исторические законы, но рассматриваемая в общем своем ходе и история, несомненно, подчинена своим законам, не говоря уже об общих законах развития человеческого духа. При этом деятельность отдельных выдающихся исторических личностей покойный Герард Иосифович старался поставить в зависимость от общего хода истории, от современного государственного и общественного быта, всей вообще суммы фактов настоящего и ближайшего прошедшего. Такой деятель является человеком, понявшим и умеющим выразить или осуществить мысли и требования окружающего общества, которые само общество иногда слабо в себе и сознавало.

С особенным удовольствием отмечал покойный все те факты, которые служили доказательством прогресса человеческой культуры и образованности, с восторгом отзывался о всех деятелях, способствовавших умственному, нравственному и экономическому подъёму общества, и до глубины души возмущался, когда, в период застоя или реакции, рутина вступала в свои права, подавляя всякое свободное проявление человеческого духа, в какой бы области это не проявлялось. Доставалось тогда и всем рутинерам, стоявшим во главе, этого понятного движения. Как на средство выбраться из такого постыдного состояния, покойный всегда указывал на большее распространение образованности среди парода. Вообще, всякий раз, когда заходила речь об образованности, покойный всегда ставил ее как непременное условие сознательного человеческого счастья. Конечно, такой гуманный взгляд не мог со всею силой не отразиться на наших молодых умах, не мог не внушить большинству из нас самых горячих стремлений к дальнейшему образованию.

Требуя от учеников старших классов не только знания, но и обстоятельного понимания истории, и сам со всяческим старанием помогая им в этом своим полным и глубокого интереса, а часто и увлекательным рассказом, покойный такое сознательное усвоение исторического прошлого ставил непременным условием для понимания современных нам событий, которые ничто иное, как продукт этого прошлого, а также для предвидения и более ясного понимания будущего. Чтобы убедиться в том, насколько ученики обладают уменьем разобраться в массе исторических фактов, покойный, начиная с VI класса, задавал на дом сочинения на исторические темы, указывая для пользования и, два - три пособия, и этим работам он придавал по справедливости первостепенное значение, потому что они давали понятие не только о количестве известных ученику фактов, но главным образом свидетельствовали о степени умственного развития ученика, что и служило предметом особенных забот покойного. Несомненно, целый ряд таких работ, служа самым лучшим развивающим средством, постепенно способствовал развитию самодеятельности учеников, приучал их к и серьезному мышлению, развивал в них вообще стремление ко всякой серьезной работе. Вот какие высокие задачи ставил себе в преподавании дорогой наш учитель, и вот с каким усердием, любовью и уменьем старался их выполнить! И так, во-первых, и одного знания фактов, имен, было недостаточно: требовалось ясное их понимание и уменье объяснить один факт из другого, служащего причиною первого. Во-вторых, наряду с умственным развитием учеников, покойный Герард Иосифович всегда имел в виду и их нравственное развитие. Будучи в этом отношении в высшей степени строг к самому себе, он и к ученикам предъявлял строгие требования. Он пользовался всеми средствами, чтобы развить в нас самые лучшие, самые чистые стремления, чтобы укрепить и направить нашу волю ко всему благородному, идеальному... Да и мог ли человек, который, по его собственному выражению, сам занимался всегда con amore, внушить нам иное отношение к науке, к знаниям? Он был идеалистом в лучшем значении этого слова и такой идеальный взгляд на жизнь и деятельность старался всегда привить и учащимся. Таким образом покойный был вполне педагогом, не только учителем, но и самым заботливым воспитателем.

С 1876 г. Герарду Иосифовичу было поручено исполнение обязанностей Инспектора. Нужно-ли еще что-либо прибавлять к его характеристике в этой должности? Мне кажется, и приведённого достаточно, чтобы вполне нарисовать его образ. И как учитель, и как исп. об. Инспектора—он был все тот-же: та-же строгость к себе и учащимся, та же справедливость и беспристрастие, та же горячая готовность всегда помочь и исправить ошибку. Более снисходительный к ученикам младших классов, к старшим ученикам покойный предъявлял более строгие требования.

При этом часто очень снисходительный к проступкам, не имевшим злого умысла, или к проступкам вызванным, он бывал очень строг, всякий раз как обнаруживался какой-либо обман, фальшь: его идеально честная натура никак не могла помириться с этим, и виновный испытывал на себе нею тяжесть его гнева. Впрочем, обыкновенно один его недовольный взгляд и несколько слов упрека имели для ученика значение гораздо более тяжкое наказание, чем несколько часок заключения в карцере. В большинстве случаев виновный сам выдавал себя, полагаясь на безусловную справедливость Герарда Иосифовича. Обнаружив какое-либо проступок, особенно ученика младшего класса, покойный всегда старался добиться повода его, узнать, насколько в этом виновен сам ученик, не сказалось-ли влияние товарищей, не отразилось ли внешкольное влияние. Сообразно с этим и назначалось наказание. Вообще на влияние внешкольное покойный всегда обращал большое внимание, пользовался этим часто для объяснения как, поведения; так и успехов учеников и всегда возлагал на семью самую законную обязанность всеми силами содействовать школе в воспитании детей. Вот с какою отеческою заботливостью, сердечностью относился покойный к учащимся детям. Мог ли столь симпатичный образ дорогого учителя и наставника не запечатлеться глубоко и прочно в сердцах его учеников? Нет, его нравственный образ жив и будет жить в нас, пока мы сами—все, кто учился у него, будем живы. Я верю, ничто не в силах будет вырвать из памяти тех лучших идеалов, к каким ты, дорогой учитель, всегда направлял нас, этих лучших стремлений ко всему истинному и прекрасному... Нет, мало того: твой облик мы начертаем и в сердцах детей наших, и он долго, долго будет жить в нашем потомстве, всегда служа образцом всего истинно лучшего...

Вечная память тебе, дорогой учитель и наставник!